Код произведения: 14236
Автор: Кандзава Тосико
Наименование: Давным-давно, когда бабушка была...
Тосико Кандзава
Давным-давно, когда бабушка была...
Бабушке маленькой Маны наверняка далеко за восемьдесят, но сколько точно -
этого не знает никто. Мана и все остальные внучата называли ее горной
бабушкой. Это потому, что она жила в горной деревушке недалеко от Токио.
Чтобы добраться до этой деревушки, надо два с половиной часа ехать на
поезде. Сойдя на маленькой станции около перевала, вы поднимаетесь по горной
дороге, проходите через рощу, затем поворачиваете на тропинку, бегущую среди
поля, и вот бабушкин дом. В саду с низкой деревянной изгородью ранней весной
на яблонях распускаются нежно-розовые цветы. В углу сада раскинуло свои ветки
дерево с грецкими орехами. Часто туда забираются белки, и тогда даже в
безветренную погоду ветки грузно покачиваются.
Хорошо сюда приезжать! Особенно если живешь в тесных городских данти
(квартал многоэтажных домов. - Пер.).
Рядом маленькая речка, смешанный лес, щебет птиц, бабочки, жуки, всякие
зверята. Можно лазить по деревьям, играть в прятки, купаться в речке,
проказничать, да хоть на голове ходить!
От бабушкиного дома тонкой лентой тянется поле, где цветут ромашки,
тимьян, лаванда. Вместе с бабушкой можно собирать цветы и сушить их.
Однажды летом, присев на камень в поле, бабушка проговорила:
- Давным-давно...
Держа собранную ромашку в подоле юбки, Мана подошла поближе и
переспросила:
- Давным-давно, бабушка?..
Бабушка подняла кверху лицо и, как бы вдыхая аромат далекого ветра,
сказала:
- Давным-давно, когда я вот так же сушила цветы...
Бабушкины серебристые волосы поблескивали на солнце. Она будто была здесь
одна, задумчиво катала по сухим листьям бутон ромашки.
- Так вот. На вершине высокой горы уже тогда были одни камни, а между
камнями цветы. Я всё лето собирала и сушила их, разложив на камнях, а в дождик
убирала. И почему-то они были ужасно тяжёлые, эти цветы, - ну, как каменные!
- Клевер был тяжёлый? Ты что? - не утерпев, спросила тогда Нао, сестренка
Маны.
- Ах, да! - улыбнулась бабушка. - Я же вам не сказала. Тогда,
давным-давно, я была пищухой!
- Пищухой? Это которая живет на острове Хоккайдо и похожа на крысу? Ой...
- Нао наклонила набок голову. - А разве ты раньше не говорила, что была
обыкновенным зайцем?
- Видишь ли, давным-давно мне приводилось быть и зайцем, и пищухой, и
яблоней, и еще многим-многим другим... - бабушкин голос звучал совсем так, как
будто она пела или повторяла какое-то заклинание. Нет, это она начинала
сказку. Сколько же она их знала!
Много. Еще бы, ведь она прожила такую долгую жизнь! Самое интересное, что
главной во всех этих сказках была она сама - бабушка, поэтому и нелегко было
отличить правду от выдумки.
Итак, наступило лето. Все внучата снова в гостях у бабушки. Ожил горный
домик!
* * *
Рассказ о том, как бабушка была грелкой
В этот день бабушка, лакомясь по одной ложечке шербетом из ягод,
проговорила:
- Так-так, припоминаю. Посмотрела на эту ложечку и кое-что опять
вспомнила. Давным-давно я была, как и она, серебряного цвета и блестела.
- Если серебряная и блестящая, то это пятисотйеновая монетка.
- Реактивный самолет!
- Но ведь серебряного цвета бывают и подносы, и тарелки, - уплетая шербет,
перебивая друг друга, говорили дети.
- А еще вот этот, вот этот большой и круглый, - проговорила Нао, широко
разводя руки.
- Ой, да ведь это же бензобак! - воскликнул Такуя.
- Вот тебе на, - проговорила бабушка, прислушиваясь к тому, как шербет
тает во рту. - Должна вас огорчить, но ничем этим бабушка не была. Просто я
была обыкновенной грелкой.
- Ну и ну! - Все рассмеялись, так как Кана сказала это, взобравшись на
стул и держа при этом в руке ложку. И бабушка тоже засмеялась:
- Когда наступает зима, я и сейчас пользуюсь грелкой. Те из вас, кто
приезжал ко мне зимой, наверно, это знает. Грелка плоская, как черепашка, с
несколькими выемками по бокам, а когда была новой, то ярко блестела.
Итак, значит, деревня, где обитала бабушка, была зимой очень холодной.
Раньше не было электрообогревателей и электроодеял. И поэтому в каждом доме,
когда ложились спать, под одеяло клали грелку - она согревала ноги.
- Значит, когда я была грелкой... - рассказывала бабушка. - Дело было так.
Наступает вечер. Грелки выстраиваются в ряд в кухне на печке. Дрова
потрескивают и ярко горят.
Мы, подобно черепахам, спрятавшимся в свои панцири, смирно стоим, но
постепенно в нас начинает закипать вода. Из круглых маленьких ртов начинает
валить пар.
Кухня была очень просторной, ее даже можно назвать кухней-столовой.
Собравшись вокруг печки, все обитатели дома пускались рассказывать что-нибудь
смешное. Например, о том, как соседский мальчик поймал зайца, но в тот момент,
когда открывал ловушку, заяц отбросил его пинком. Мальчик упал и упустил
зайца.
Раскрыв круглые рты, грелки слушали. Если говорить о нашей работе, то она,
пожалуй, заключается лишь в том, чтобы греть ноги хозяина под одеялом. Мы
ничего не знали о том, что происходит вокруг. Поэтому так интересно было
слушать рассказы.
Однажды старик охотник поведал о том, как он ходил на медведя. В самом
деле захватывающая история.
Собака, которую взяли на охоту, струсила в тот момент, когда медведю был
нанесен удар, и убежала со всех ног.
Н-да, были и забавные, и необычные истории, случалось и так, что мы
хохотали. Однако, даже по рассеянности, мы не должны были смеяться. Из-за
смеха горячая вода переливается через край, и по печке катятся струи кипятка.
Поднимается пар. "Осторожно, осторожно!" Все, вскочив на ноги, снимают грелки
с печки. На этом разговор мог наверняка прерваться.
Чтобы не рассмеяться, я крепилась изо всех сил.
Но были и опрометчивые грелки, которые сразу начинали всем поддакивать.
У некоторых была дурная привычка дрожать. Все пять грелок отличались друг
от друга, хоть работа у всех одинаковая.
Когда мы становились достаточно горячими и издавали поющие звуки, нас
снимали с печки, плотно затыкали пробку. Затем вкладывали в мешочек на вате и
каждую клали под одеяло её хозяина. Я - детская грелка и потому всегда спала с
ребятишками.
...В темноте под одеялом с удовольствием жду, пока дети вытянут ноги.
Когда грелка слишком горячая, ноги испуганно отдёргиваются, а затем опять
постепенно придвигаются.
Теперь уже температура в самый раз, и ступни детских ног забираются на
грелку. Пять пальчиков были точь-в-точь похожи на поросят. Ой, как сильно
надавили! По их вине моя спина стала горбатой, как у старушки. Самый
скандальный - средний палец, только большой невозмутим. Маленький поросёнок -
мизинчик покраснел от холода, зудит и готов вот-вот заплакать. Ему некуда
деться, и над ним все подсмеиваются. Пять поросят по очереди протискиваются к
моей спине.
- Пять поросят танцуют чарльстон, - пропела Нао.
- Да, действительно. И чарльстон эти малыши хорошо танцевали, - засмеялась
бабушка. - А как только я, подтрунивая над ними, скажу: "Маленькие замерзшие
поросята", в ответ раздается: "А ты - черепаха, толстая от зимних одежек. Тебе
хорошо, ты здорово укутана. Давай раздевайся, серебряная черепашка".
Все вместе двадцать молодцов достают меня из футляра и стучат по мне.
Кипяток уже остыл. Я теперь гладкая, и на мне играют, как на пианино.
- И это всё-всё пальчики-поросята вытворяют? - спросил Такуя.
- Да ещё к тому же поют вот такую песенку: "Черепашка, выдвини головку,
выдвини лапки, выдвини хвостик. Пойди отведи нас в замок дракона".
- Неужели? - удивились все.
- И мои поросята тоже поют? - спросила Кана, взяв в руки пальчики на
ногах.
- Которые? - Бабушка, нагнувшись, приложила ухо к пальчикам на ноге Каны.
- О да, это круглые, как шарики, поросята, толстенькие поросята. Пыхтят
носиками. Хорошо танцуют, выстроившись в ряд. И поют.
- Хи-хи-хи! И мои поросята тоже! - засмеялась Кана. Тут Такуя, подняв
худую ногу, тоже показал голые пальцы:
- А у меня поросята красивее. И у них хорошие голоса. Сегодня вечером мы
услышим великолепный хор!
Бабушка щелчком оттолкнула средний палец Такуя.
- В отличие от черепахи, у грелок нет ни головы, ни ног, и они не знают
толком, что происходит вокруг. Но есть и такие грелки, которые путешествуют,
взгромоздившись на сани. "Динь-динь" - раздаётся звон колокольчика. "И-го-го"
- лошадиное ржание. "Тпру-тпру" - голос останавливает лошадь. Сани встали,
гость вошёл в дом. Когда он открывал дверь, вместе с ветром ввалился снег.
- Дорогой господин, проходите, пожалуйста, и располагайтесь.
Таким образом на печке, где мы обычно стоим в ряд, появилась и грелка
гостя.
- На улице-то метель. Я сильно замерзла, - с такими словами, вместо
приветствия "добрый вечер", эта грелка неожиданно втиснулась между нами.
Мы были ошеломлены.
- Во всяком случае, мне есть что рассказать о тряске в санях. Я ехала
целых четыре часа. "Динь-динь" - звонко звенел колокольчик, и я равномерно
покачивалась. Один раз на горной дороге сани завалились набок, и их поднимали
с большим трудом.
- После этого вы, наверное, опять сели в сани? - спросила старая грелка.
- Да, опять! Когда в дороге трясёт - подпрыгиваешь, как на волнах, и
танцуешь, подобно Чарли Чаплину. Мне от этого становится плохо. Я вообще не
очень хорошо переношу езду на санях. - Жестяная грелка вздохнула.
Старая грелка, успокаивая ее, проговорила:
- Немного отдохните. Ведь на самом деле это так здорово - согревать в
санях ноги хозяина. Когда вода в вас нагреется, вы сразу же почувствуете себя
лучше.
Так оно и вышло. Действительно, как только вода закипела, грелка-гостья
сразу взбодрилась и рассказала о своих путешествиях.
Проводя большую часть времени в одеяле, грелка не может видеть окружающие
пейзажи. Она только и делает, что трясётся, дребезжа и приплясывая.
"Динь-динь" - звон колокольчика. "И-го-го" - ржание лошади. К скрипу саней
добавляется свист ветра. Только и остаётся, что слушать.
И всё же, так как мы сами ни разу не выходили на улицу, то восхищались
грелкой, ездившей в санях.
В нашей деревне не было другого транспорта, кроме саней зимой и лошади
летом. Но в этом году вблизи от города проложили железную дорогу, и стали
ходить поезда.
Дети, взобравшись на пригорок, стоят и наблюдают. "Ой, едет!" - кричат
дети. И когда я, бабушка, была паровозом, было здорово. Я действительно
считала так. Но теперь-то я помню, что была и грелкой! Стоя на печке, с шумом
выпуская из круглого рта пар, я пела, вспоминая, как была паровозом.
Пых-пых,
Я маленький паровозик,
Выпуская горячий пар,
Бегу по полю сновидений.
Пых-пых-пых...
Идут часы Большой Медведицы,
Рассыпая по ночному небу сновидений фейерверк.
Бежит маленький паровозик!
Пою - и мне становится жарко...
В то время как я лежу под одеялом, на ночном небе сияют звезды.
И когда ночь на исходе и приближается утро, семь звезд Большой Медведицы,
словно стрелки часов, медленно движутся по кругу, а покрытая снегом равнина
светлеет.
Под одеялом, отстраняясь от двух десятков поросят, вижу сон, как я бегу по
ночной равнине.
Да, вот так проходит зима и наступает лето. Я становлюсь ненужной.
Заброшенная в чулан, пережидаю долгое лето.
До сих пор со старыми грелками всегда поступали следующим образом. В
прохудившейся грелке дыру затыкают ватой. Сделав затычку, заклеивают
пластырем. Если и это не помогает, то в конце концов грелку выбрасывают.
Итак, продолжим. Была зима, все играли в снежки, лепили снежных баб,
катались на лыжах и санках.
У моих детей тоже были санки. Сделанные отцом, крепкие-крепкие санки. Так
как это было давно, то, конечно, они были деревянные. Когда катились с горки,
только ветер свистел!
Но санки одни, а пассажиров двое.
Мальчик полон сил и энергии, ему для игр не нужна малышка-сестра. Брат
оставлял девочку и, садясь на санки, мчался один. А сестрёнка с завистью
думала: "Я тоже хочу хоть самые маленькие, но свои саночки".
Однако мать и отец сказали: "Катайтесь с братом по очереди" - и не делали
новые санки.
В это время девочка и нашла в чулане грелку. "Черепашка, это ты? Ты
пойдёшь со мной на горку? Ну, пошли же! Ты будешь моими санками".
Девочка взяла меня в руки. Села на мою изношенную погнутую спину.
Ухватилась двумя руками за мои края, вытянула ноги и засмеялась.
"Ну как, черепашка? К санкам брата прикреплен лист жести, и поэтому они
хорошо скользят. Но ведь ты вся жестяная. Как быстро мы помчимся!"
А я, грелка, так растерялась, что не могла говорить.
...Синее небо было ослепительно.
Кругом было много играющих в снежки, катающихся на лыжах и санках детей.
"Ая-тян пришла! Мы тебя покатаем, иди сюда!" - звали друзья и махали ей
руками с вершины горы.
Девочка, засмеявшись, взобралась на горку.
"Ая-тян, что это у тебя в руках? Грелку принесла, наверно, ей холодно", -
все засмеялись, но девочка не обратила на это внимания.
Она положила меня на вершину склона. Уселась на меня. Затем вытянула ноги,
ухватилась за мои края обеими руками: "Поехали!"
Я заскользила, заскользила. Летя к подножию горы, я уже не помнила себя.
Впереди сапожек резко поднимается снежный столб, и я ничего не вижу перед
собой. Так как, в отличие от санок, у меня не было верёвки, девочка управляла
мной, наклоняясь то вправо, то влево. Как бы там ни было, из-за большой
скорости не могу сразу остановиться. Покрутившись немного, наконец застыла
прямо у всех на глазах.
С налетевших на нас санок дети встревоженно кричат: "Ая-тян! Ая-тян! Ты не
ушиблась?"
Все помогают упавшей девочке подняться. А она хохочет, хохочет!
"Посмотрите, посмотрите на эти санки", - наконец выговорила она и показала
на меня пальцем.
Тут дети обратили на меня внимание. "Это же грелка! Санки Ая-тян - это
грелка. А как здорово скользит! Крутится, как волчок". Окружённая детьми, я
была готова вот-вот разорваться от удовольствия.
Да, а потом я резвилась до захода солнца, то поднимаясь, то спускаясь с
горки.
По бокам живота у грелки есть несколько выемок, и это только увеличивает
скорость. Мчусь так быстро, что даже страшно. Что ни говори, а по скорости я
не уступала деревянным санкам. Старший брат с завистью смотрел на сестренку.
"А снег ничуть не холодный, - думала я, скользя. - Я не плетусь, как
черепаха. Я не грелка, которую берут с собой в сани. Не путешествующая грелка,
завернутая в одеяло, которую трясёт и ударяет то тут, то там. Посмотрите!
Бодрая, полная сил, я скольжу нагишом под открытым небом".
Вот скольжу, несусь,
Разбрызгивая снег.
Состязаюсь с ветром
В беге наперегонки, -
пела я.
И вот так я целую зиму опять могла играть с детьми. А затем было вот
что... - Бабушка медленно обвела глазами лица детей. - В этой деревне санки из
грелок стали очень модны. Дырявые, изношенные дедушки-грелки, сгорбленные
бабушки-грелки - разные-разные грелки носились с горки. И вот так я провела,
пожалуй, самую весёлую зиму в мире...
* * *
Рассказ о том, как бабушка была колодцем
С утра стоял густой туман.
За окном ничего не видно: ни грецкого ореха, ни рощи на той стороне реки.
- Что ни говори, а сегодня пойти некуда. И лето кончается! Дети, а как
насчет того, чтобы подготовиться к занятиям? - говорит мама, вытирая стол.
- Уже всё сделали, - отвечают все поспешно.
- Скажите-ка, а что с бабушкой? - Мана задала вопрос, который мучал её с
утра. - Всё еще отдыхает? Не случилось ли с ней чего?
- Всё в порядке, - раздался голос, и бабушка вошла в гостиную. - Я недавно
выпила молока и ещё немного вздремнула.
- Часы, может, врут? - проговорила мама Маны, подавая бабушке стул. - 10
ударов, 11 ударов - всё бьют и бьют. Я беспокоюсь, может быть, они так и не
перестанут. Бабушка, ты, наверное, из-за них перепутала время. Эти часы всегда
вот так?
- Они старые. У меня они уже вот здесь сидят. - Нао показала на голову.
- Нао! - Мана сердито посмотрела на Нао. - Не стыдно тебе так говорить?..
Однако, сев на стул, бабушка медленно кивнула в знак согласия:
- Да, это старые немецкие часы, купленные покойным дедушкой. Они появились
в этом доме раньше, чем я пришла сюда, выйдя замуж. Кто же из нас старше?
- Бабушка, на-ка выпей ромашкового чая, - предложила мама. И бабушка
продолжала:
- Старость - удивительная вещь. Вспоминаешь, что было вчера, но кажется,
это было давным-давно, а то, что произошло шестьдесят - семьдесят лет назад,
кажется так близко, как будто было недавно. Старые часы и я, пожалуй,
похожи...
Бабушка оглядела детей. Они терпеливо ждали: не расскажет ли что-нибудь?
- Давным-давно? Давным-давно бабушка... - невольно начинает Мана.
- Была белой совой! - громко воскликнула Нао. Сразу же Мио и Юю с жаром
подхватили:
- Была одзюбако (лакированные ящички, вкладываются один в другой. В них
подают новогодние кушанья. - Пер.)
- Органом!
Чего только не придумаешь, чтобы бабушку расшевелить.
- Ой, удивительно, как вы хорошо всё знаете, - бабушка радостно
рассмеялась. - В самом деле... Были времена, когда я была маленькой белой
совой, похожей на воробья. Бесшумно летала по ночному небу. А ещё... .А ещё...
- Ну же, бабушка! - нетерпеливо проговорила Нао.
- Да, что же мне сегодня рассказать? - Бабушка сложила руки на коленях и
сжала губы. - Давным-давно были времена, - наконец проговорила она, - когда я
была колодцем.
- Колодцем? - переспросили дети.
- Да, именно так. В резервуар, что находится за нашим домом, насосом
накачивают колодезную воду. Она не из водопровода, а из колодца и поэтому
такая вкусная.
- Да, летом она холодная, а зимой такая тёплая, что поднимается пар, -
согласно кивнула Мана. - Дождевая или талая вода, проходя через мелкие камешки
и песок, превращается в прозрачную струю. Она течёт вниз и, когда достигает
ровного места, останавливается, да? Или движется медленно, как растут побеги
травы.
- Это, наверное, грунтовая вода? - уточняет Мио.
- Слушайте по порядку, - ответила бабушка. - Около колодца, раскинув
зелёные ветви, стояло большое тенистое дерево. Наступило лето, и грозди
бледно-зеленоватых цветов слегка качались. Подует ветер, и маленькие цветочки
облетают один за другим.
...Колодец был глубокий, из камня. В некоторых местах порос мхом. Я на дне
колодца хранила скапливавшуюся там воду.
Целый день я видела одно лишь небо. Небо, по которому плыли облака и
проносились тени птиц. Иногда раздавались шаги. Слышались голоса. "Ах, - думаю
я, - ведь они пришли за водой". Так и есть.
Лица наклоняются над колодцем, затем летит ведро и набирает воду.
Очень много людей пили из колодца. И коровы, и лошади, и куры, да и посевы
на полях, и астры под тенистым деревом. Однако черпать воду из колодца было
делом человека, и раздавать её тоже было только его делом.
Во всяком случае, человек заглядывает в меня, и он единственный, кого я
вижу наверху. Мир за пределами колодца мнe не виден. "Тпру, тпру! Ну вот,
сейчас я тебя напою. Вкусная вода, пей вдоволь". Если раздавались такие слова
и в ответ на них - и-го-го - слышится ржание, это означало, что поят лошадь.
Ох, тогда стояла сухая-сухая погода. Вы бы все тоже, наверно, всё время
хотели пить.
Но для того, чтобы черпать воду, нужна сноровка. Если это делать неумело,
то ведро просто плавает на поверхности.
Бывает и так, что ведра опускаются одно за другим. Плюх, плюх! Когда с
таким звуком ведро падало и рассекало воду, я радовалась. Это похоже на игру в
мячик. Когда ведро с шумом летит вниз, я будто ловлю мяч. Вода покрывается
рябью. Наполнив ведро, возвращаю его наверх.
Да, чем больше из меня вычерпывали воды, тем больше приходило новой...
На тенистом дереве около колодца висели длинные стручки. Женщины собирали
их для стирки. Это было как бы древнее мыло.
...Уже давно мне казалось, что вокруг колодца шныряло какое-то маленькое
существо. Как только скрипящие на ветру стручки падали, раздавалось
прерывистое дыхание, как будто бы на них кто-то наступает и тащит. Вдруг из
щели у основания колодца неожиданно просунулся заостренный кончик носа. Потом
раздался тихий писк, и нос исчез. А вот появилась и мордочка. Неожиданно земля
осыпалась, и зверёк упал в колодец.
О, удивительно! Упал чуть подросший мышонок. Он и сам, наверное,
испугался. Он очень нервничает, с шумом двигает лапками, пытается выбраться
наверх из этой западни, но у него ничего не получается. Он просто продолжает
плавать кругами.
Что за ребёнок! Мышонок с бархатистой шерстью, кажется, ещё сам не понял,
что с ним произошло. Выпучив чёрные круглые глаза, он просто плавает. Хотя я и
хочу помочь, но ничего не могу сделать.
"Не буянь. Если будешь вертеться с такой энергией, выбьешься из сил. Если
же будешь плавать спокойно, то в конце концов кто-нибудь придёт за водой. Так
как кроме этого у тебя нет шанса спастись, то береги силы. А будешь буянить -
конец".
Однако мышонок продолжал бултыхаться, натыкался на стены и жалобно пищал.
"Соберись с силами. Ещё немножко продержись. Ещё немножко", - говорила я.
Ой, кто-то идет. Торопится за водой.
Поддерживая ослабевшего мышонка, я смотрела наверх. Мышонок почти совсем
выбился из сил и лишь иногда двигал лапками. В это время раздался голос и
показалась тень человека. Это была женщина с повязанным вокруг головы
полотенцем, которая всегда приходила к колодцу. Она подняла белые локти, и
ведро с шумом упало. Вода пришла в движение, мышонок оказался в ведре. Когда
вытащили ведро из колодца, наверху раздался крик: "Ой, здесь мышь!" - и воду
выплеснули.
"Пи-пи-пи" - конечно же это был писк мышонка.
"Послушай, в колодце была мышь". - "Живая?! Да как она туда свалилась?" -
"Уже убежала". - Раздавались возбужденные голоса. Ох, как я радовалась!
Тут бабушка перевела дух.
- Да, всякое было... Приходит зима, сыплет на колодец мелкий снег, за ней
опять наступает весна, приходит лето. Сколько же лет так прошло?
Наступило время, когда в каждом доме появился водопровод, и колодцем
постепенно перестали пользоваться. Но и тогда я продолжала охранять воду.
И вот что случилось весной. Вовсю пел жаворонок...
Бз-бз - уже давно раздавался скрип качелей, и девочка пела:
Бз-бз - скрипят качели,
Когда Фууко на них садится.
Качели для Фууко сделал папа.
Затем скрип прекратился, поющий голосок приблизился. Над колодцем
наклонилось круглое, как маргаритка, лицо. Коротко стриженные волосы слегка
колыхались. "Глубоко!" - нагнувшись надо мной, проговорила девочка.
"Глубоко", - ответила я тихим эхом.
Девочка, удивившись, еще больше нагнулась надо мной: "Эй, есть
кто-нибудь?" - "Э-й-й, есть кто-нибудь?" - отвечала я.
Девочка всматривалась в поверхность воды.
"Ой, есть!" - воскликнула она.
Да, на фоне голубого неба, отражающегося в воде, было ее собственное лицо.
"Ты кто?" - спросила девочка, и я отозвалась: "Ты кто-о?"
В ответ мне девочка прокричала: "Я Фуу-тян, Фууко".
"Я Фуу-тян, Фууко", - медленно отозвалась я эхом.
"Что, передразниваешь, подражала?" - Вот так мне ответила девочка. Отныне
мое прозвище и стало "Подражала". Девочка и я кричали, пели и забавлялись
множеством других вещей. Хотя я лишь только повторяла то, что говорила
девочка, но это было ужасно весело.
А после этого девочка иногда наклонялась над колодцем и звала: "Подражала,
ты здесь?" Нагнувшись надо мной, хохотала над своим лицом, похожим на
маргаритку, пела свои песенки. Потом говорила, что я плохо пою, грозила мне и
смеялась.
Вдруг сверху падает цветок одуванчика: "Дарю тебе цветок. Держи!"
Только я повторила то, что сказала девочка, как она опять куда-то убежала.
Скрип качелей уже не слышен, день близится к закату. Только цветок
одуванчика, подобно луне, плавал на моей груди...
Однажды вечером опять послышались голоса детей, играющих в салки,
раздавался и голос Фуу-тян: "Ну правда же. На самом деле существует! Потому
что сразу же отвечает".
"А ты не врёшь?" - спрашивает какой-то мальчик.
"Нет. Это правда, правда, смотрите!" - отвечает Фуу-тян, и вокруг меня
выстраиваются и заглядывают вниз девочки и мальчики, всего четыре или пять
человек: "Где же оно?" - "Хорошо смотрите!" - "Нету!" - "Нет, есть!" - "Если и
есть, то это, наверно, каппа (фантастическое существо-вампир, имеющее вид
ребенка, лицо тигренка; живет в воде и на суше, заманивает свои жертвы и топит
купающихся детей. - Пер.)".
Глядя вниз, в колодец, дети закричали: "Эй, каппа, выходи!"
"Выходи!" - ответила я.
"Ой, это же каппа сказал! - воскликнул мальчик и неожиданно бросил в меня
камень. - Усмирим каппу. Проучим его, эй!"
И дети стали швырять в меня камни.
"Не надо!" - заплакала Фуу-тян.
"Что здесь происходит?" - раздался в этот момент громкий голос.
"Ой, это папа Фуу-тян!" - Дети бросились наутек.
"Для чего вы кидаете камни в колодец? Постойте, так делать нехорошо, -
папа Фуу-тян выбранил детей. - К тому же, если упадёте в колодец,
захлебнётесь. Больше к колодцу не подходите. Поняли? Закроем-ка его крышкой".
Тут-тук-тук - сбили доски гвоздями, и крышка была готова.
На меня надевают крышку, и неба уже не видно. Я не могу видеть ни веток
тенистого дерева, ни готовых вот-вот раскрыться, похожих на зелёные бобы,
венчиков. И лицо Фуу-тян не смогу больше увидеть... Мне казалось, что я
задыхаюсь.
Внутри колодца было темно. Только днём и в лунную ночь через щели тонкой
полоской проникал свет.
Бз-з-бз-з - иногда слышался скрип качелей и песенка Фуу-тян. И только
однажды сверху что-то упало. Это был сорванный Фуу-тян цветок одуванчика.
Порванные лепестки и стебель с выступившим белым молочком.
Колодец! Нынешние дети не очень-то хорошо с ним знакомы. Ну и жаль.
- Бабушка, а что было потом?..
- Затем прошло много лет... Колодец совсем состарился. И крышка сгнила.
Сколько раз её меняли, а теперь о колодце забыли...
В темноте колодец слышал пение жаворонка, голос кукушки, шаги колонка,
бегущего по густой траве. Да, и это тоже забылось.
Только когда из щелей прогнившей крыши, словно бабочки, легко порхая,
прилетали цветы с тенистого дерева, меня ни с того ни с сего охватывала
печаль.
И однажды в летний день...
"Здесь точно был колодец, - раздаётся женский голос. - Если почистить его,
наверняка сможем, как в старину, черпать из него хорошую воду. Ах, когда летом
есть холодная вода, ничего больше не надо".
"Да, ты права. Колодезная водица ох как хороша! - ответил мужчина и тут
заметил меня. - Осторожно! Это, видимо, крышка".
С шумом посыпались щепки, крышка отодвинулась. Ударил яркий свет.
Ослеплённая, я не могла видеть, что происходит наверху.
"Смотрите, это и есть колодец?" - маленькая девочка заглядывала в меня.
Ах, её лицо было похоже на маргаритку!
- Бабушка, кто же это? - спросила Нао, положив руку на колени к бабушке.
- Что вам сказать? Поскольку это точно не Фуу-тян, то, может быть, её
дочка.
- А может быть, и внучка.
- А может, и правнучка, - сказали Мана и Мио.
Бабушка сплела обе руки на коленях. Пахнущие опилками и завядшими цветами
натруженные руки. Она улыбалась. А глаза, такие помолодевшие, сияют подобно
бездонному небу.
Бом-бом-бом! Не спи, не спи в темноте под бой старых напольных часов, наша
бабушка-колодец!..
- Этот колодец, ведь он тут, в домике в горах? - Начав говорить, Нао
неожиданно рассмеялась. - Ха-ха-ха, если так, то это замечательно!
Посмотрев на Нао, на Ману, бабушка, смеясь, проговорила:
- Ну что же, может, и так! Я ведь когда-то была и поездом, и мышонком, и
полярной совой, и домом, и грелкой, и колодцем...
- Бабушка, пока ты рассказывала, у тебя, наверно, пересохло в горле. Я
принесу холодной воды. - Поднявшись, Мана принесла воду в стакане.
- Спасибо. - Бабушка взяла стакан.
И Мане показалось, что на дне стакана с ледяной кристальной водой светится
блестящая глубина старого-престарого колодца.
Вот и наступает уже день, когда, нагруженные множеством вещей: дневниками
с картинками и заготовками для гербария, жуками-носорогами в коробках, дети
должны возвращаться в Токио.
Все собрались в роще, неподалёку от бабушкиного дома. Вчера дождь смыл
пыль, и освежённая зелень деревьев слепит глаза. Сидя на поваленном дереве,
бабушка смотрит на верхушки деревьев. Как-то она говорила:
- Посмотрите, деревья долго-долго живут поодиночке, распустив кроны,
держась корнями за свое место на земле. Твердо стоят деревья, птицы и белки
мелькают в листве, и тому, кто ещё и ещё придёт посмотреть на рощу, покажется,
что ничего не меняется...
А у Маны внутри что-то переворачивается, как только она подумает: а что
будет следующим летом, застанут ли они тут и рощу, и речку, и колодец, и
уютный бабушкин дом, а самое главное - свою мудрую добрую бабушку? Юю заметил
жука-усача на травинке, маленькая Кана сидит на корточках возле бабушкиных
ног. Ветер подхватывает и несет опавшие листья и серёжки ольхи.
- Ну, послушайте! - с этим возгласом Кана громко хлопает по листку на
ладошке, затем подбирает еще один.
Получаются прямо-таки пушечные торжественные выстрелы.
Может, прощальные?
А Мио неожиданно откидывается на землю и говорит мечтательно:
- А бабушкино варенье из смородины...
И зачем мы всё съели?
Ты свари, уж, пожалуйста, ещё, ладно, бабушка?
Мана согласно кивает. И приготовленные бабушкой сласти из лепестков роз, и
ягодный шербет, ой, кроме того, рассказы о том, что было давным-давно, - это
всё должно, обязательно должно повториться.
Бабушка молча смотрит на качающиеся деревья, на её губах играет еле-еле
заметная улыбка. Наверное, и она мечтает, чтобы опять к ней вернулась вся эта
шумная компания.
- Бабушка, - Такуя берет бабушкину руку.
Поскольку другую руку собрался схватить Юю, Нао взяла её обеими руками
быстрее его. Бабушкина рука сухая, подобно высохшему дереву. Прижав руку к
груди, Нао смотрела на неё. На что же рука похожа - на сосну, на бук, на
сакуру, на ольху?..
Бабушкина рука слегка дрожит.
Нао повернула её ладонью вниз и ещё раз внимательно посмотрела. Вдруг
что-то прикасается к затылку.
Она поднимает голову - это Юю щекочет её сухой травинкой.
Нао ухватила руку Юю и положила её рядом с бабушкиной, запела:
- Бабушка - большое дерево, Юю - маленькое деревце. Бабушка - большой
полевой хвощ. Юю - маленький хвощ. Хотя Юю и не понял, в чём дело, но
расплылся в улыбке. Бабушка, обе руки которой всё так же держали Юю и Нао,
улыбалась:
- Давным-давно бабушка...
Такуя снизу вверх посмотрел на бабушку.
Светло-коричневые глаза сияют:
- Бабушка раньше, наверно, была деревом?
- Ага, - кивнула с одобрением Мио.
- Это то, о чём все сейчас подумали.
- Да, - и бабушка тоже кивнула в знак согласия.
- Давным-давно бабушка была деревом. Ветер ласково теребил серебристые
волосы, бабушка обвела взглядом лица детей. Затем, переведя взгляд на рощу,
долго смотрела на деревья. Деревья в роще тихо качались. Мана положила руки на
плечи бабушки и, как бы слившись с ней воедино, смотрела вверх на небо с
деревьями.
- Бабушка, - проговорила Нао, - прибереги этот рассказ до следующего раза,
когда все приедут.
Бабушка согласно кивнула.
...А в это время раздался паровозный свисток.
На маленькой станции у подножия горы поезд с прикреплённым к хвосту
паровозом сейчас, наверно, будет взбираться на горный перевал.
Завтра дети на вечернем поезде возвращаются в Токио.
Прощайте, каникулы!
Прощай, наша бабушка!
И здравствуй!
* * *
Рассказ о том, как бабушка была мышью-малюткой
Малыши ещё спят. Они купались в речке и очень устали. Ну что ж, старшие
дети посидят за чаем одни.
Бабушка достала из буфета какие-то банки с лакомствами.
- Это засахаренная брусника. А это лепестки розы.
- Розы? - девочки уставились на стеклянную банку. Бабушка достала один
лепесток, как будто покрытый инеем, и положила на тарелочку:
- Пробуйте.
Мана положила в рот - высохший алый лепесток растаял в одно мгновение.
Остался лишь аромат роз.
- Ну как, нравится? - ждёт ответа бабушка.
По глазам Мио и Нао видно, что они пытаются распробовать лакомство, но
решили: если не набрать полный рот, то, похоже, так и не разберёшься. Да,
смотря сколько съесть!
- Вкус зависит от цвета лепестков. Сегодня у нас особые сладости, -
проговорила бабушка, - и день какой! Удивительно тихо.
Бабушка смотрела через окно на улицу.
- Это, наверное, притих ветер, сегодня даже реку хорошо слышно. И листья
шелестят.
Дети прислушались.
- Опять вспоминается то, что было очень-очень давно... Такое далёкое, от
чего остался лишь аромат, похожий на запах роз. Давным-давно... Журчала река,
дул ветер, теребил траву, моё тело было бархатным и слегка серебрилось. Я была
маленькая и от кончика носа до хвоста была покрыта шёрсткой, - говоря это,
бабушка медленно перевела взгляд с Маны на Мио и Нао. - Я была мышью-малюткой,
семенила по влажной земле, широко растопырив коготки на лапках. И над моей
головой колыхалась трава, с которой скатывались со звоном капли росы. Они
звенели совсем как маленькие колокольчики...
Так начался в этот тихий вечер бабушкин рассказ.
- В детстве я жила у реки на лугу, поросшем тростником. Вы такого и не
видели. А раньше на лугу среди китайского мисканта при желании можно было
найти примерно пять круглых домиков мышей-малюток, похожих на птичьи гнёзда.
Да, тростник - это и есть китайский мискант.
Мыши-малютки такие маленькие, что легко могут уместиться на ладони. Они
строят себе домики, ловко сплетая узкие листья тростника.
Тростник поднимается выше роста Маны. Круглый домик подвешивается к стеблю
и постоянно раскачивается. Мы, пятеро сестёр и братьев, выросли в доме-люльке.
По широкому-широкому тростниковому лугу дует ветер, домик качается. И всё,
что я видела, качалось: и утреннее солнце, и звёзды на ночном небе. Мы,
мышата, думали, что весь мир всегда качается.
Наша мама с волнением следила за нами. А мы, мышата, бесконечно кричали,
шумели, толкались в маленьком домике, а если бы упали, то нам пришёл бы конец.
Домик висел высоко. Мама-мышь целый день кормила пятерых детей молоком,
приносила и другую еду.
Но вот мы стали большими, и пришло время выходить из гнезда. Ох, ужасный
день!
Я высунула лапку наружу, глянула - до чего ж высоко! Даже земли не видно.
Лишь узкие листья тростника громоздятся кругом.
Мы прижались друг к другу и пищали: пи-пи-пи! Но потом по маминому примеру
обвили хвостики вокруг стеблей, и никто, представьте, не упал. Научились даже
перепрыгивать с одного стебля на другой. Стряхнули росу с кончиков листьев,
спугнули воробьев.
По соседству с нашим лугом находилось зерновое поле, а вдали стояло
большое дерево горной сакуры (японской декоративной вишни. - Пер.). Это было
старое дерево, в дупле которого жила сова.
Ночью то и дело раздавалось: ух-ух! Опять страшно. Мама-мышь твердила нам:
"Запомните, сова всегда появляется неожиданно, бесшумно и похищает нас. Днём
же за нами охотятся вороны и соколы. Даже когда играете, будьте внимательны.
Здесь в округе водятся и колонки, и змеи. Они все охотятся на слабых мышей".
"Понятно, мама", - отвечали мы и по-прежнему беззаботно резвились.
Мышата растут с каждым днём. Во время первой же прогулки мы добежали до
самой реки. Вот красота! Мы увидели сверкающую на солнце реку в объятиях
растущей по берегам травы. Подобно шелестящему от ветра тростнику, река текла,
сверкая и танцуя. Текла, напевая песенку. Вдобавок какие-то голоса слышались
со дна реки.
Кто же живёт на дне?
Может быть, это поющие водоросли?
Или поющие рыбы?
Но разве бывают такие?
С этого дня я часто прибегала на берег реки, которая текла из неведомого
далека и убегала в неизвестную даль.
Кругом был неведомый мир.
К тому времени мои пять братьев и сестёр уже разбрелись кто куда. И где
они живут, мы не знали. Я была так одинока.
И была я уже не мышонком, хотя и взрослой мышью меня трудно было назвать.
Как-то на рассвете я рано проснулась и стала обтирать мордочку. Синее
прозрачное небо постепенно светлело, наконец над лесом со стороны реки
появился диск солнца - и небо, и роща окрасились в золотой цвет.
На поверхности воды сверкало, покачиваясь, отражение солнца.
Вот тогда и случилось нечто необыкновенное. Мне показалось, что кто-то
плывет, будто разрезая волны на реке. Внимательно всматриваюсь, и этот кто-то
выбирается на берег и быстро отряхивается. Этот кто-то оказался мышью, как я!
Брызги летели во все стороны, и я уже была готова вот-вот чихнуть. После того
как мышонок вытер капли воды с усов, он повернулся к реке и поднял мордочку к
небу.
"Пи-пи-пи-пи", - зазвучал высокий чистый голос, и одновременно на небе
погасла очередная звёздочка. "Пи-пи-пи-пи" - и уже с этими звуками исчезла
последняя звезда, как будто её вобрало в себя небо, а мышонок пел:
Солнышко золотое,
Волны реки тоже золотые,
Моё сердце -
Пи-пи-пи - золотое, -
Пи-пи-пи-пи.
Я хотела что-нибудь сказать, но голос пропал. Дело в том, что это был
молодой мышонок, которого вполне можно было назвать ещё мальчиком, и он
сверкал золотом, как будто родился от солнца. К тому же и эта песня, и
звучание голоса отличались от всех песен, которые я слышала до сих пор. Да,
очень отличались.
Этот мышонок пел, и солнце слало ему свои лучи, волны на реке поднимали
брызги.
"Нельзя молчать, - подумала я. - Ведь он не заметит меня и куда-нибудь
скроется". Я набралась храбрости и позвала:
"Золотой мышонок, откуда ты пришёл? Почему в песенке твоё сердце золотое?"
Мышонок повернулся и, приоткрыв рот от удивления, посмотрел на меня. И
острый нос, и усы были мокрыми.
"Ты говоришь - золотой мышонок? Но меня зовут Кай".
"Кай?" - "Да, Кай, - первая часть моего имени входит в название и ветра, и
реки, и тростника, - проговорил он, выделяя голосом схожие слоги. - А на
вопрос, откуда я пришёл, отвечу, что приплыл оттуда. Приплыл, чтобы погасить
звёзды на предрассветном небе. Кстати, а что ты тут делаешь одна?" "Ты же ещё
не ответил, почему твоё сердце золотое", - перебила его я. И он отвечал: "До
чего любопытный ребёнок! - Тебе интересно, что я делал со вчерашнего по
сегодняшний день? Ну, например, вместе с ветром носился по тростниковому лугу,
промчался по полю, гонялся за бабочками и стрекозами, перепрыгивал через цветы
лютика. Когда на ясном небе появляются лучи солнца, моё сердце начинает
сиять".
После этого Кай, посмотрев на меня, сказал: "Да ты просто совсем ещё
маленькая девочка. Но будь осторожна, малышка. Если будешь беспечна, тебя
поймает ворон".
Тростник закачался, и Кай запрыгал по стеблям, пропев на прощанье свое
"пи-пи-пи".
"Будь и ты осторожен! Ведь здесь есть и соколы, и змеи", - прокричала я,
но услышал ли он? Бабушка замолчала. Дети тихо вздохнули.
- Бабушка, ты не догнала его? - спросила Нао, и её чёрные, как угли, глаза
сверкнули из-под длинной гладкой чёлки.
- Если убежал, то и переживать нечего, - Мио, как всегда, говорит всё
напрямик, но почему-то на душе у неё стало неспокойно.
Бабушка согласно кивнула.
- Нет, после этого я несколько раз видела Кая. Один раз он сидел на ветке
дерева на берегу реки и беседовал с зимородком. Заметив, что я на него смотрю,
он соскользнул с ветки и исчез. Я пыталась его догнать, но его и след простыл.
Ещё как-то раз, когда пошла собирать землянику, на листьях травы уже были
разложены горки собранных ягод и цветы. Я застыла от удивления, догадавшись:
это опять был Кай!
Бабушка помолчала.
- Я думаю, что Кай любил тебя, бабушка, - проговорила Мана, слегка надув
губки.
- Пожалуй, что и так, мне тоже так казалось. Но он был такой проворный,
никак мне не попадался, - согласилась бабушка и продолжала свой рассказ:
- А однажды произошло вот что...
Под деревом ивы меня окликнула жаба.
"Девочка, куда ты идёшь?" - проговорила жаба хриплым голосом. Это
чванливое существо вызвало у меня чувство отвращения, и, пискнув, я отскочила.
После этого жаба, раздувая горло и подняв вверх набухшие веки, опять
заговорила:
"Девочка, тебе, наверное, не нравятся жабы?"
"Извините, но..." - замялась я.
"Ах, вот оно что! Я-то думала, что мы похожи. Ты, наверно, любишь воду и
мокрую землю. И мухи вкусные - разве не так? А спать ты любишь?"
"Не очень, и усыпляющие разговоры не люблю".
Жаба то открывала, то закрывала фиолетовые веки:
"Я знаю. Ты ищешь мышонка по имени Кай, окрашенного в цвет заката. Но,
девочка, Кая поймали. Вчера вечером его съела сова".
"Неправда! - воскликнула я. - Кай умер? Почему ты это говоришь? Лучше бы
тебя поймал и съел ворон!"
Готовая вот-вот заплакать, повторяя имя Кая, я побежала по тропинке,
поросшей травой. Спрашивала у стрекозы, сидящей на листе гречишника, у
трясогузки, стучащей хвостом по камешкам на берегу реки: "Не видели ли вы Кая?
Где Кай?" Однако стрекоза только вращала глазами. Трясогузка что-то считала:
"Один, два, три... Если предсказывать судьбу по моему хвостику, то это число -
плохая примета. Оно несчастливое". Я прямо похолодела от страха.
"Кай, где ты?" - звала я. В ответ лишь заунывно пел ветер и шумела река.
Я стояла с дрожащими усиками, готовая вот-вот заплакать, и большая синица
сказала мне: "Я видела Кая. Но это было вчера. Он собирал землянику на том
берегу реки. Да, он ещё хохотал вовсю. Играл с зайчатами. Потом отдал ягоды
большой старой лесной мыши и убежал".
Даже услышать такое - было уже хорошо.
Я бросилась к реке. Поплыла туда, где плавал Кай, ныряла на дно. В реке
Кая не было. На воду спустились сумерки. Отнесённая течением, я выбралась на
берег немного в другом месте. Оглядываясь по сторонам, я шла по долине реки.
Влажная земля, казалось, присасывалась к моим лапкам.
"Кай, где ты?"
Кай говорил, что золотое сердце - это то, которое всегда сияет. Однако,
если Кай умер, то и моё сердце погасло навсегда, думала я.
Я стояла посреди поросшей кустарником долины реки, вытянув спину, подняв
нос кверху. "Пи-пи-пи!" - вот так я его звала. Ещё раз: "Пи-пи-пи!"
Надеялась, вдруг Кай откликнется.
Но в этот момент меня внезапно охватило дурное предчувствие. Я без памяти
кинулась бежать и юркнула в щель в каменной ограде. И одновременно раздался
голос: "Пи!" Я вся похолодела. "Это Кай? Или тогда кто же?"
Сколько же я просидела, затаив дыхание!
Через некоторое время мне стало невмоготу, и я выбралась из своего
убежища. Кусты стали ещё темнее, чем раньше, дул ветер, и они стелились, как
дым.
Вдруг мне показалось, что кто-то стонет от боли. И стон раздавался из
маленькой щели в той же самой стене, где пряталась я.
В этот момент раздалось: бум! Наклонившись вперёд, Нао ударилась
подбородком о стол.
Хотя она и подпирала щёки руками, но слишком сильно навалилась на них, и
локти соскочили. Нао подняла глаза и спросила:
- Ну, и что там оказалось?
Бабушка выпрямилась, откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула:
- В этой щели был Кай.
- Вот это да... - отозвались дети.
- Я пыталась помочь Каю подняться, - продолжала бабушка низким голосом. -
Кай открыл глаза, он был очень слаб, но, поняв, что это я пришла, сказал: "Всё
в порядке, малышка".
"Ой, ой, так сильно пораниться!" - Я стала слизывать кровь на ранках у
него на спине. Затем, вспомнив, что растущая около каменной стены трава - это
камнеломка, принесла её и приложила к ранам, и ещё положила ему в рот целебных
листьев. Кай был совсем обессиленным, однако мне показалось, что он
успокоился.
Я спросила: "Кто тебя так поранил?" "Помнишь, я сказал тебе: берегись,
малышка?" Сокол тогда кружил в небе. Он охотился не за Каем, а за мной! Я
убежала, а Кай из-за меня чуть не погиб.
Золотое солнце уже село и скрылось из виду, но наши сердца были
переполнены счастьем и действительно были золотыми...
- Бабушка, спой песенку Кая, - Нао снизу вверх посмотрела на бабушку.
- Помолчите, - сказала Мана.
- Да, да, тише! - попросила и бабушка.
Затем посмотрела через распахнутую стеклянную дверь. Дул ветер, шевелил
ветви дерева с грецкими орехами.
И вдруг под небом, где гулял тёплый ветер, раздался ласковый голосок:
"Пи-пи-пи..."
Бабушка закрыла глаза, положила руки на колени и надолго замолчала...
* * *
Рассказ о том, как бабушка была паровозом
- Мио первая, Мио первая! - раздается голос около веранды, огибающей
бабушкин дом. И опять топот ног.
- Мана вторая!
- Неправда, вторая Нао. Нао вторая!
- Что за спор? - выглянула бабушка.
Мана, Мио и Нао совсем запыхались от бега, только и твердят: "Жарко,
жарко!"
- Переправлялись через речку, пробирались сквозь заросли, - говорит Мио,
повернув к бабушке разгоряченное лицо.
Мио младше Маны на год и учится в четвёртом классе, но она довольно рослая
девочка.
- И вы тоже бежали что есть мочи? - спрашивает бабушка, посмотрев на
примчавшихся позже Юю и Такуя. - Давайте-ка в дом, отдохните. Мама Маны
привезла вам холодный ячменный чай и осибори (Влажное полотенце для обтирания
рук и лица. - Пер.). Кто хочет умыться?
Все, толкаясь, стали проходить с веранды в гостиную.
- Юю, ты, я вижу, стал совсем большим мальчиком. А загорел-то как! Совсем
чёрный, как маленький паровозик!
Чем-то ей ужасно понравился маленький Юю. За ним стоял худой белолицый
Такуя. Похоже, вся толпа ребятишек расшевелила в ней желание рассказать
что-нибудь необыкновенное.
- Такуя стоит вплотную за Юю. Поэтому он будет пассажирским вагоном. Еще,
пожалуй, нужен грузовой вагон с багажом. Кто им будет? - издалека начала
бабушка.
Одно осибори она дала Юю, а другим начала обтирать лицо Такуя от лба до
подбородка. Потом сказала ему:
- На-ка, лучше сам это сделай.
В это время где-то раздалась трель соловья. Вслед за ней послышался голос
кукушки.
- Соловей поёт, а это кукушка. - Усевшись в кресло, бабушка напевно
проговорила: - Ку-ку, ку-ку, ку-ку... Действительно, вспоминаю.
- Что, бабушка? - спросил вытирающий лицо Юю, приоткрыв один глаз.
- Когда-то давным-давно, - неторопливо продолжала она, - я бегала целый
день по полям. Пел соловей, кричала кукушка, колыхалась трава, цвели розы.
Берёзы на ветру шелестели, а танцующие деревья изгибали ветви, как балерины
свои гибкие руки. Я бежала, бежала и очень громко свистела!
- Неужели, бабушка? - Обтерев лицо, Юю ошеломлённо смотрел на неё.
- Да, от деревни до города я добегала за два часа! Пихтовая роща была
такой густой, что даже днём было темно и видневшееся надо мной небо казалось
узкой речкой.
Ох, помню - бегу, мне жарко, из травы вдруг выскакивает полевой заяц,
пробегает лиса, бывало, с ней вместе - очаровательные лисята. Нарочно сбавляю
скорость, жду их и потом бегу наперегонки. Чух-чух-чух-чух, - разве это не
здорово? Постепенно набираю скорость.
- Это похоже на игру в поезд. Чух-чух-чух-чух! - засмеялась Нао. -
Прямо-таки локомотив! Да, чёрный, блестящий. От его гудка воздух дрожит.
Паровоз бежит, с треском сжигает уголь, выдыхает со свистом пар. Дым валит, и
я думаю, добрая половина облаков на небе сделана из этого дыма.
- Всё верно, - бабушка медленно обвела взглядом лица детей и сказала так,
будто раскрывала страшную тайну: - Да, ваша бабушка давным-давно была... -
после этого, сделав паузу, докончила, - паровозом!
- Что?! - На мгновение все онемели, а затем начали громко смеяться: -
Бабушка была паровозом, была паровозом, ха, ха, ха!
- Ах, - бабушка чуть смутилась. - Нет, я была маленьким паровозом, ездила
по полевой железнодорожной ветке и возила уголь из деревни в небольшой
городок. О, эти старинные времена! Вагоны, которые я тащила за собой, были
тоже маленькими. А железнодорожное полотно было узким, это была короткая
одноколейка. Однако это был хотя и маленький, но настоящий поезд. Полная
энергии, я тянула за собой вагоны: чух-чух-чух, пых-пых! Выпуская клубы дыма,
я пробегала через лес, бежала по равнине. Мне это нравилось. Я приносила
пользу.
- И у тебя, наверное, был машинист? - спросил Такуя.
- Да, был машинист и помощник - ученик машиниста. Оба были молодыми,
вернее помощник вообще был краснощёким мальчиком. Он кидал уголь в топку.
Уголь погружен, посадка закончена, пассажиры расселись по местам. "Поезд
отправляется!" - раздаётся голос дежурного. Я покидаю деревенскую
железнодорожную станцию. Смотритель бьёт в станционный колокол и ждёт, пока я
проеду. Завидев меня, мальчишки всегда махали мне руками. Маленькая деревенька
кончается, а дальше лес, поля... Пых-пых-пых. Пых-пых-пых. Чух-чух! Рельсы
прорезают лес и тянутся до города на берегу моря. Когда бежишь, кажется, что
поверхность земли мягко колышется.
И Такуя, и Юю, раскачиваясь взад и вперед, повторяли: "Чух-чух-чух.
Пых-пых".
Неожиданно бабушка сказала:
- Пшшш... Я бегу среди цветущих роз, переправляюсь через маленькую речку,
и, когда въезжаю в берёзовую рощу, впереди показывается одиноко стоящий на
отшибе домик. Здесь я сбавляю скорость. Неподалёку стоят женщина в соломенной
шляпе и маленькая девочка. Завидев меня, они бегут - в мою сторону. Прикрепив
фуросики дзуцуми (сверток, завернутый в цветной платок. - Пер.) на конец
палки, протягивают его.
"Братишка!" - кричит девочка.
"Порядок! - ученик поймал узелок. - Мама, спасибо. И тебе, Юки, тоже".
- Догадался! - воскликнул Такуя. - Это были мама и младшая сестрёнка
помощника машиниста, и они передали ему завтрак.
- Вообще-то летом было хорошо, но зимы были тяжёлыми. Дует ветер, идёт
снег. Кругом только белая равнина. Уже нелегко разглядеть, где находишься. Всё
тело дрожит мелкой дрожью и болит. Но горящий уголь придаёт силы, и я бегу.
Если, не сбиваясь, настойчиво бежать всё время прямо по рельсам,
безошибочно доберёшься до города. И машинист тоже должен мужественно стоять,
не закрывая глаз на пронизывающем ветру, в котором смешались дым, сажа и снег.
А угля расходуется в два раза больше, чем летом.
Когда бушует метель, впереди ничего не видно. И если навалит много снега,
оказываешься в тупике. Н-да, больше и шага не сделаешь. Я останавливаюсь, и
машинист с учеником, спрыгнув на землю, разгребают снег лопатами. Пассажиры
тоже помогают, и я наконец трогаюсь с места. Ведь если не доставишь уголь,
остановится завод, не будет топлива для домашних печей. Замрёт жизнь города.
Дети будут мёрзнуть. Надо, надо поднатужиться!
Собрав все силы, продвигаюсь вперёд. В заваленный по самые крыши снегом
город я прибываю с опозданием на целый час, но все рады, все говорят:
"Спасибо!"
- Бабушка, ох ты и старалась! - сказал Юю.
- Да. Пожалуйста, подайте мне ячменный чай. - Нао, налив в стакан чаю,
передала его бабушке. - Спасибо. У меня действительно пересохло в горле.
Мурлыкая что-то, бабушка пила чай.
- Да, так вот... Снова наступало лето, а за ним осень. Скоро перелётные
птицы должны были лететь на юг. Рядом с приморским городком на озере жили
лебеди. Белые и чёрные лебеди и дикие утки. Когда они улетали, я провожала их
прощальным гудком: "Ту-ту!"
Так-так. Вспоминаю...
В холодной высокой траве стояла девочка и махала красной тряпкой. Что там
случилось? Медленно-медленно я останавливаюсь.
"В чём дело?" - спросил ученик, высунувшись из поезда. Это была его
младшая сестра. Он не мог на неё сердиться, но сделал строгое лицо.
"Братец, помоги!" - На руках она держала белоснежного лебедя. Он хлопал
крыльями и никак не мог взлететь. Наверное, был ранен.
Остановить по такому случаю поезд! Но машинист не рассердился. Он спрыгнул
с паровоза и взял лебедя.
"Наверно, сломано крыло. Хорошо, отвезём в город. Рядом со станцией есть
человек, который разбирается в птицах".
Так мы повезли лебедя лечиться...
А на обратном пути, когда проезжали мимо дома ученика, опять увидели его
сестрёнку. Она громко кричала: "Дяденька, дяденька машинист, спасибо за
лебедя!"
В полученном на следующий день завтраке был и свёрток для машиниста. Кроме
всего прочего там была даже банка брусники с сахаром, которую собрала девочка.
Прошло несколько дней, и, когда опять проезжали мимо домика, машинист,
оттеснив ученика, высунулся наружу и прокричал: "Эй, тебе подарок от лебедя!
Он поправился и улетел на юг. Передавал тебе привет и беспокоился, не
простудилась ли ты".
Машинист бросил девочке что-то завёрнутое в бумагу.
На следующий день стояла прекрасная ясная погода. Горы уже сверкали
снежной белизной, в тени деревьев появился тонкий ледок.
В этот день плоды японской рябины алели ярче, чем обычно, и девочка
смеялась, повязав ленту на коротко остриженные волосы.
"Смотрите, смотрите! Дяденька, братец, смотрите! - Девочка бежала, и лента
развевалась в волосах. - Лента от лебедя!"
Может, и в самом деле лебедь купил эту ленту и попросил передать её
девочке?
Опустив руки на колени, бабушка лукаво посмотрела на детей.
- Бабушка, что-то непонятно. Ведь лебедь, наверное, не может купить ленту,
- сказала Нао.
- Почему же? Если бабушка могла быть паровозом, то лебедь уж наверняка мог
купить ленту, - смеясь, ответила бабушка.
- Послушай, бабушка, а ты уже больше не будешь поездом? - спросил Такуя.
- Почему ты об этом спрашиваешь?
Немного робея, Такуя ответил:
- Я хочу прокатиться на бабушкином поезде.
- Я, я буду машинистом. А Такуя, раз он маленький, будет учеником, - сразу
же закричал Юю.
- Я буду пассажиркой, - сказала четырёхлетняя Кана.
- Мы тоже поедем, - сказали Нао и Мио с опасением: а вдруг они опоздают?
- А я буду лебедем и буду лететь рядом! - добавила Мана.
- Бабушка, стань опять паровозом! - просили все.
Толкая взад и вперёд стул, на котором сидел Такуя, Юю проговорил:
- Чух-чух-чух-чух. Пых-пых. Бабушкин поезд идёт.
* * *
Рассказ о том, как бабушка была совой
Бабушка просматривала газету, как к ней вдруг подбежал Юю.
- Ой, соловей запел! - удивился он.
- Соловей с той горы, где живёт бабушка, наверно, летает в гости в Токио.
И вот опять вернулся в родные места. - Это уже голос Такуя.
Бабушка повернулась и увидела, что Юю успел взгромоздиться на перила
веранды.
- Ой, и здесь сидит птичка. Что же это за птаха?
Юю немного растерялся, однако тут же, засмеявшись, ответил:
- Если бы тут сидела Кана, то это была бы, значит, канарейка.
- Нет, это птичка Юю! - И Такуя тоже повис на перилах.
А соловей всё пел.
- Он поёт здесь всё лето? Хорошо тут у бабушки! Днём соловей, а ночью
уханье: ух-ух-ух, - сказал Юю.
- Что же это такое? Сова? - спросил Такуя.
- Угадал! - воскликнул Юю. - Здесь и совы кричат. А что - разные совы и
ухают по-разному?
- А нам ни разу не приходилось видеть сову. Где она живёт? - пристали
дети.
Бабушка задумчиво посмотрела на рощу за рекой.
- Видите - там на берегу растут деревья горной сакуры, но то дерево, о
котором я хочу рассказать, было очень-очень большим. Когда на ветвях пышно
цвели цветы, то казалось, будто весь мир выкрашен в розовый цвет. А в дупле
этого дерева жила сова. Старая белая сова...
- Где же, где? Давайте найдем!
- Это в горах. Если поискать, непременно найдёте. Однако то, о чём я
вспоминаю сейчас, было в давние-давние времена. Та сова была одинокой и
старой. Ей нравилось дупло в дереве сакуры, и она там жила и летом, и зимой.
Это была сова, которая любила загадки... И ещё пела.
- Пела "ух-ух-ух"?
- Да, и так тоже.
И бабушка запела хриплым голосом, действительно похожим на голос совы:
Я сова.
Одна
Днём в дупле сакуры
Целый день дремлю,
Но наступает ночь и....
- Ой, нечестно, нечестно, бабушка, расскажи всё сначала! - Это Нао
выбежала на веранду и потянула бабушку за руку.
- Нао, не бунтуй, - раздался сзади голос Маны.
- Ах, боже мой, и Мио, и Мана - все сюда пришли.
Бабушку утащили обратно в гостиную.
- Эх, хорошее было местечко, - Юю с сожалением сполз с перил.
- Итак, все уселись. Сейчас я вам спою песню совы. Это очень старая и
немного странная песня, поэтому, если забуду мотив или слова, не смейтесь.
Бабушка опустилась на стул, облокотилась на стол и подперла щёку рукой.
- Давным-давно в дупле горной сакуры жила сова... - откашлявшись, бабушка
заговорила нараспев:
Я сова.
Одна
Днём в дупле сакуры
Целый день дремлю,
Но наступает ночь, и
Золотые глаза зажигаются в темноте.
Наточив когти и клюв,
Бесшумно, плавно лечу -
Ух-ух-ух - я ночной дух.
Я сова,
Ночная охотница,
Охочусь, пока не надоест.
Лягушки, кроты, мышки -
Не счесть, за кем я охочусь,
Падаю на цель и хватаю её.
Если повезёт, то, сытая и довольная,
Медленно возвращаюсь домой.
Ух-ух-ух - возвращаюсь домой.
- Ой, здорово! - воскликнула Нао.
Не обратив на это внимания, бабушка поёт дальше:
Май в горах,
Цветы сакуры,
Аромат нежно-розового облака...
Днём в моих сновидениях
Неожиданно всплывает загадка:
"В ясный день два раза
Проливает алую кровь". Кто же это?
Вот те на, не могу понять,
Ух-ух-ух - не могу понять.
- Ну и загадка, совсем непонятно! - недоумевал Юю.
- Сова чего-то мудрит, - заметила Нао.
Бабушка-сова, передохнув, опять продолжала:
Замечательную эту загадку
Именно сегодня пусть разгадают.
Раскинув крылья, лечу,
Внизу заметила мышонка,
Подлетев, подала голос:
"Загадываю загадку,
Если отгадаешь её, я тебя отпущу,
Ух-ух-ух - отпущу.
Итак, мышонок,
Отвечай:
"В ясный день два раза
Проливает алую кровь". Ну, кто это?"
Поведя усиками,
Мышонок громко ответил:
"Утренняя заря красная, вечерний закат красный.
Это небо, глупая сова,
Ух-ух-ух - глупая сова".
"Ой, действительно,
Именно так!
Вспомнила: давно
От бабушки слышала эту загадку -
Восход красный, закат красный.
Что за умный мышонок!
Мышонок, награждённый милостью судьбы,
Ух-ух-ух - беги куда хочешь".
И тут мышонок,
Показав белые зубы, говорит:
"Ты, кажется, любишь загадки, глупая сова.
Ну, загадай ещё.
Всё что угодно разгадаю".
Мои глаза засверкали.
"Когда проиграешь, будет поздно,
Ух-ух-ух - поздно.
Итак, хорошо.
Слушай, мышонок:
"Хотя громко ревёт, но не медведь,
Хотя летает в небе - не птица.
Его не видно, но иногда
Пробует нежно гладить по щеке,
А иногда сбивает с ног".
Ну, как? Вот это загадка,
Ух-ух-ух - вот так загадка".
"Это ветер,
Глупая сова, -
Хладнокровно ответил мышонок. -
На этот раз загадка была
Немного труднее,
Но у тебя засверкали глаза,
Ой, как страшно, надо бежать".
И мышонок легко убежал,
Ух-ух-ух - легко убежал.
Хорошо, но уж на этот раз
Того мышонка заставлю сдаться.
Вечером, когда осыпались цветы сакуры,
Я позвала мышонка:
"Задаю загадку, задаю загадку.
Не спала день и ночь, всё придумывала.
Отгадай эту загадку, попробуй,
Ух-ух-ух - попробуй.
Эй, мышонок,
Хорошо слушай!
"Жёлтое и белое,
Круглое и острое тихо-тихо летит.
Кто это?" -
"Трудная загадка. Это ты", -
Мышонок, подняв кверху хвостик,
Не задумываясь, ответил,
Ух-ух-ух - шустро ответил.
"Круглые - это глаза,
Жёлтые глаза,
Мягкие и белые - это перья на крыльях.
Острые - это клюв и когти на лапах.
Это безусловно ты.
Я сразу же убегаю".
И мышонок легко убежал.
Смеясь "пи-пи-пи", убежал,
Ух-ух-ух - убежал.
Ну и теперь,
С этих пор
Старая сова и мышонок каждую ночь,
Когда встречались, задавали загадки,
Загадки, загадки, играли в загадки!
Я сова,
Загадывающая загадки сова,
Живу в дупле сакуры,
Придумываю новые загадки,
Загадываю загадки, отгадываю загадки,
Живу вместе с мышонком.
Вот какая давняя-давняя история,
Давняя-давняя история -
Ух-ух-ух, ух-ух-ух.
Длинный-длинный рассказ окончен.
- Ох, что было потом, я не очень хорошо помню, - у бабушки сел голос. -
То, что я помню, - это чистый голосок друга... Не знающий страха, отважный
мышонок, умный и заботливый, - лучше друга не было... Для старой совы,
которая, как и бабушка, живёт одна.
- Друг? Бабушкин? - Такуя и Юю сделали круглые глаза.
Бабушка кивнула в знак согласия: да, до самой смерти они были друзьями...